Издательство "Лимбус Пресс" известно в издательских и литературно-критических кругах тем, что это, по сути, единственная марка в книгопечати, которая номинально ставит своей целью представлять актуальную русскую литературу. При этом, во-первых, молчаливо предполагается, что издательству есть что представлять, то есть - что в России сейчас действительно существует живой литературный процесс, а не просто циркуляция брэндов. Тезис, с которым, будучи знаком с этой самой циркуляцией брэндов, вряд ли компетентный читатель согласится. Если бы меня на экзамене попросили определить состояние дел в текущей русской литературе, я бы сделал это примерно так. В конце восьмидесятых реформированные и новорожденные журналы заполнила продукция, которую сейчас принято называть "продолжением традиций советской неподцензурной литературы". В большинстве случаев эта литература включала в себя как обязательную составляющую оппозиционность по отношению к наследию большевизма (в той или иной форме), и поэтому в перестроечные годы шла естественная раскрутка этого потенциала в диапазоне от "изнасилования покаянием" до экстремально нигилистических форм сведения счетов с историей советского народа. 91 год, когда антисоветский потенциал раскрутился до реализации в политической форме, и подвел черту актуальности этой поэтики. Литературный потенциал оказался исчерпан, перейдя в кинетическую энергию политического жеста. 90-е годы, золотой век русского постмодернизма, был уже простой комбинаторикой найденных в предыдущие годы ходов. Потом эти годы кончились, оставив память о мутном десятилетии, которое наконец-то из имитации времени превратилось в пространство мира наживы и чистогана, как это называлось в моем детстве. Да пять-шесть имен, которые краешками выбивались из любой схемы. Такие имена, по счастью, находятся в литературе любого периода.

Теперь во-вторых. Помимо существования литературного процесса, в котором я позволил себе усомниться, требуется еще его адекватная репрезентация. Можно напомнить, с чего "Лимбус Пресс" начинали. Две совершенно уникальные и совершенно непродажные книги - "Толстая тетрадь" Аготы Кристоф и "Психи" Н[иколая] Шадрунова. Некоммерческую ноту издательство удержать не смогло. Теперь это заурядный крутой лэйбл, адресованный той прослойке молодежи, которая по недоразумению иногда называется средним классом. Последняя моя встреча с ним - роман "Тотальное превосходство" (имя автора забыл) - не прошел испытания даже двухнедельным гриппом. Книжка оказалась дорого изданным кирпичом (оформление - шрифт "Родченко"), изваянным из спрессовавшихся бумажек, на которых по недоразумению находились буквы. На двадцатой странице стало окончательно ясно, что дело давно не в буквах, а в лэйбле.

На том бы разговор о "Лимбус Прессе" и покончить, если бы не совсем недавний (2003) его проект "Денежкина и Ко. Антология прозы двадцатилетних". Издательство в очередной раз решило выступить полномочным представителем. Вот тот поразительный текст с обложки книги, из-за которого я ее купил: "Антология прозы двадцатилетних ровесников Ирины Денежкиной при ее участии. Составленный Денежкиной сборник включает в себя роман Лилии Ким "Аня Каренина", повести Анны Сергиевской "Муравейник", Ирины Табуновой - "Заочная красавица", Ника Лухминского - "Мемуар двадцатилетнего". Остросоциальная сатира ("Аня Каренина" и "Муравейник"), "производственное" повествование ("Заочная красавица"), road-story ("Мемуар двадцатилетнего") - не внушающий оптимизма, но репрезентативный и точный портрет огульно названного "безъязыким" поколения. По-разному многообещающий литературный дебют".

Как оказалось, широко разрекламированная в 2003 году Денежкина выступает паровозом. От нее в книге наличествует рассказик страничек на 7. Есть с чем сравнить. С любым рассказом Петрушевской. Оптимизма действительно не внушает, а вот многообещающего маловато. В силу абсолютной узнаваемости всех мотивов проскакивает за пустое место. Впрочем, на нем, так сказать, размещена дорогостоящая реклама.

Road-story оказался романом воспитания. История о том, как поволжский пацан из раздолбая-"нефра" (неформала) стал человеком. То есть выбился в люди. В какие люди выбивался этот стойкий враг гопников, судите сами: "Я рассчитывал затесаться в первую встречную беседу интеллектуалов и блеснуть. Но всего лишь нарвался на вежливое напоминание: у вас ботинки грязные, молодой человек". К концу романа герой общается с подобного рода интеллигентными жлобами на равных, очевидно, закончив цикл воспитания. Филфак, концерты, стихи... Счастливая судьба, за которую почему-то мне, тридцатилетнему, свидетелю "образов его детства - Москва, танки" - стыдно.

Производственное повествование повествует о буднях конторы секса по телефону. "Репрезентативный и точный портрет" современного человека труда, очевидно. Плюс идеально выбранная точка обзора, с которой видно, какие мудаки все мужчины. Впрочем, в финале появляется (надеюсь, из машины) настоящий мужчина - то ли бандит, то ли ветеран чеченской войны (как-то в его образе эти черты сплавлены, конкретика и героизм). И девушка, преодолевая разочарование в противоположном поле, все-таки едет к нему на стрелку. Дико трогательно.

Все-таки интереснее всего оказалось с остросоциальной сатирой, как и следовало ожидать. "Муравейник" - повесть, выпадающая из общего ряда претензией на интеллектуализм. Две сюжетных линии - русофобская и антиамериканская. По первой можно проследить, какие уроды населяют бескрайние просторы (замах-то взят действительно широкий) нашей родины. Взгляд картина не радует. Скопление почти мамлеевских недочеловеков, но без мамлеевской убежденности в порочности самого бытия. Сами они такими сделали себя, родились ли такими, понять трудно. Понятно, что русские. И этим все как будто сказано.

Зато герои антиамериканской линии, во всяком случае, радуют глаз эстета половыми извращениями, пирами и психологически изысканным коварством (в контраст с российскими пьянками, ущербным сексом и деревенскими идиотками). Америка в повести называется Римом. Девочку (писателя), очевидно, навеки убил Бродский. По сей причине слово "безъязыкий" (с обложки) подходит как нельзя лучше. Знаете, она, кажется, даже идейная. У нее там в конце голубь мира статую Калигулы (он же Эй-Би-Си) обосрал. Хотела-то, видно, написать трактат в защиту Бен-Ладена или афганских девочек, а получилось "Лего". Мораль: не принимай всерьез суждений критиков об игровой природе литературы, а то доиграешься - никто не поверит.

"Аня Каренина", щедро и не по заслугам наделенная именами героев Толстого, заслуживает подборки выписок. Шпарю без комментариев.

" - Онанизм?! Это, знаешь, не для меня, это вот пусть жирная корова Варвара занимается! Я если захочу потрахаться, то уж точно будет с кем. - И Кити принялась натягивать на себя изумительный ярко-голубой спортивный комбинезон, который удивительно подчеркивал нежность ее смуглой кожи, совершенство тела и цвет глаз".

"Ощущение того, что она запихивает в себя тысячу долларов, было фантастически возбуждающим. Деньги проскользнули внутрь нее между набухшими и увлажненными половыми губами, как раскаленный кусок железа в сливочное масло. Каренина провела рукой по своей промежности, и впервые в жизни с ней случился приступ сексуального безумия. Она стояла в кабинке клубного туалета, поставив одну ногу на унитаз, согнув в колене другую, и исступленно дрочила, то, теребя свой клитор, то дергая туда-сюда презерватив с деньгами".

"Город, город! Что же это такое? Центральные улицы, идя по которым, чувствуешь густой, опьяняющий запах больших денег, чувствуешь, что можешь взобраться на самый верх этой пирамиды и насладиться в полной мере вкусом, запахом и ощущениями, которые дают эти самые большие деньги, но чем дальше от центра, тем слабее аромат денег, магазины становятся все более и более убогими, люди становятся все хуже и хуже одетыми. Бедность, тупость, однообразие - спальные районы, соты с миллионами безликих обитателей. Кити видела людей, живущих в красивых домах, чьи семьи из двух-трех человек занимают пятисотметровые квартиры, или же огромные трехэтажные коттеджи с прекрасным видом из окон, и чувствовала себя чужой, обманом пробравшейся на свадебный банкет, в надежде, что все подумают, что это незнакомая им гостья с другой стороны. Щербацкая старалась быть оригинальной, старалась всем и каждому показывать, что у нее есть свое мнение (!), что она не обычная, никогда не жила в спальном районе!"

Уж какая тут сатира, когда полное слияние автора с персонажем. А я вот о чем подумал - ведь кому-то выгоден этот репрезентативный и точный портрет поколения. Это ВАМ они парят мозги, что другой дороги у двадцатилетних сегодня нет. Это ВАМ они пытаются впарить свои модные книжки. И это ВАС они репрезентативно и точно обосрали с ног до головы, лишь бы показать, что "реформы необратимы". За ненадобностью комментариев отсылаю любителей хорошей аналитики к "Мифологиям" Ролана Барта.

И собственно литературоведение. Был в тридцатые годы 19 века такой острослов Барон Брамбеус. Шутил он, например, так: "Лучше отправлюсь в Малороссию; посмотрю на отечество стряпчих и повытчиков: должно быть любопытно видеть канцелярские гении в пеленах, еще ползающие по грязному полу и, младенческою ручкою, рисующие на песку первые черты будущего чернильного крючка. Хочу упоиться поэзиею подъячества". Деятельность его заслуженно получила название "торгового направления". Потом его забыли, сохранив память о Пушкине, Гоголе, декабристах. И его глубокомыслия вроде - "Вода смыла с лица земли последний след глупостей и страданий нашего рода, и я не имею права нарушать тайны, которою сама природа, быть может для нашей чести, покрыла его существование" - обернулись против него самого. Уверен: последний след глупостей и страданий многообещающих литераторов из "Лимбус Пресс" смоет с лица земли история нашего народа, у которой, как у всякой истории, есть будущее, что бы не говорили уходящие в прошлое с 90-ми годами постмодернисты (привет В. Курицыну!)

С. Денисов
Communist.Ru, №126