Гравий брызгами летел из-под колес старого Камаза, мчался прыжками, перекатывался и вновь замирал на горячем потрескавшемся асфальте. В ободранной кабине все ходило ходуном. Водитель, молодой башкир Аркит, то напевал, то насвистывал: шумно пересмешничая, он подражал мелодиям шипящего радио.

От самой Тюмени дорога шла по лесистой равнине, затем перешла в череду пологих холмов, и на подъемах потрескавшееся стекло кабины на миг упиралось в солнечный небосвод. Мы проезжали сквозь сибирское лето. Стоял по-простому красивый, ясный день, и настроение было в тон ему - легким и светлым.

К полудню движение на трассе Тюмень-Омск заметно ослабело, люди были видны лишь на придорожных сенокосах. Кое-где у дороги торговали лесной малиной. Аркит горячо убеждал, что в этих местах растет самая лучшая, сладкая ягода. Подкрепляя свои слова, он от души хлопал руками по рулю и с удовольствием облизывался.

На одном из подъемов Аркит всмотрелся вперед, улыбнулся и надавил тормоза. У обочины, в тени пыльных придорожных зарослей, кучкой сидело несколько детей. Рядом выстроились ведра, здоровенные кастрюли-выварки и жестяное корыто, до краев наполненные ягодой. Проехав мимо, мы вылезли из машины, и, загребая пылюку ватными от долгой неподвижности ногами, зашагали к ребятам. Они смотрели на нас с явным испугом: мальчик и две девочки с годовалым ребенком на руках; смугло-загорелые, скуластые, в ветхой, поношенной одежде.

- Здорово, малые! Сколько собрали! Угостите? - Аркит присел на корточки перед металлическим скоплением ведер и кастрюль.

Никто не ответил. Дети исподлобья, внимательно рассматривали нас. Паренек с плотно сжатыми, лиловыми от ягод губами несколько раз отрицательно покачал головой.

Аркит прищурился, погрузил руку в карман замасленных штанов:

- Два стакана хочу. Сколько стоит?

Парень все так же качал головой:

- Это не для продажи. Для хозяина. Скоро приедет.

Дети всерьез боялись, что мы отберем у них эту малину. Подумав, посмотрев на скованных общим молчанием детей, Аркит махнул рукой в сторону леса.

- Да не пугайтесь вы... Спустимся в лог, сами нарвем.

В нескольких шагах от дороги, в лесном кустарнике виднелся небольшой проход. Вслед за Аркитом я съехал по мягкому травяному настилу, на дно глубокой лощины. Солнечный свет словно прервался, оставшись за густою листвой. Мы окунулись в сырой, прохладный воздух, и лесная свежесть ударила в виски крепким холодком, как колодезная вода в жаркий день. Перед привыкшими к многочасовому солнцу глазами поплыли зеленые круги. Опомнившись, я всмотрелся в глубокий бархатный полумрак, звенящий тонкими комариными голосами. По обоим склонам лощины темнела масса кустов. Среди нее, тут и там, мерцали темно-бордовые и лиловые пятна. Чуть выше, куда доставали прямые солнечные лучи, эти цвета становились рубиновыми и багряными. Я замечал их все больше и больше, и, сделав несколько шагов к гуще кустарника, скорее догадался, что передо мной, и лишь потом рассмотрел многоцветные грозди. Это были ягоды. Неисчислимое множество ягод.

Аркит называл это место малинником, хотя здесь, внизу, росла ежевика - более крупная, чем та, что я ел на родине, и немного непохожая на нее по вкусу. Сладкая лесная малина забиралась выше по склонам, ближе к солнцу. Пройдя до конца лощины, я увидел пологий овраг, сплошь покрытый ягодными кустами - яркой рубиновой жилой они исчезали далеко в лесу. Ягод было очень много. Колючие ветки кустарника выглядели угнетенными их спелой тяжестью.

У этого сокровища была охрана - комары и мошкара вовсю пользовались моим изумлением. Потирая зудевшую кожу, мы на ходу обрывали ежевику, горстями бросали ее в рот, сплевывая обрывки листьев и липкую паутинку. Ягодный сок на ладонях перемешался с кровью насекомых. Пора было завершать налет - облизывая губы, со злостью отмахиваясь, мы потянули комаров к дороге. Лесная свежесть холодным шелком студила покусанную кожу. Казалось, что на дно лощины слита густая ночная прохлада.

Солнце, даже затененное, резко, брызгами, ударило по глазам. Аркит задержался в кустах, а я подошел к сидевшим на обочине ребятам. Было видно, как плохо они одеты. На парне болталась великоватая строительная спецовка - прямо на голое щуплое тело. Рядом валялся снятый из-за жары ветхий турецкий свитерок. Драные латаные штаны закатаны по колено. Ноги, как и у всех остальных, были грязны и босы - босоножки и резиновые сапоги рядком сушились у самой обочины. Девочки, одетые в выцветшие футболочки и спортивные штаны, загорали на солнце. Одна, постарше на вид, с неумело покрашенными рябоватыми волосами, подставляла свое смуглое лицо рукам подружки, а та сосредоточенно подводила ее черные глаза ягодным соком, слегка подслюнивая его на пальце. Было видно, как на потрескавшейся от солнца, изъеденной гнусом детской кожице с каждым новым мазком росла аккуратная лиловая полоска.

Комары беспощадно искусали детей. Лица, руки, открытые закатанными штанинами голени покрыли волдыри. Скуластую щеку парня расчеркнула царапина от удара колючей ветки.

Укутанный в кофту ребенок тихо дремал на коленях одной из девочек, в обнимку с небольшим плетеным туеском. Его веки еле виднелись между раздутыми от укусов щеками. На маленьких ранках блестела присохшая на солнце сукровица.

Массивные емкости с ягодами тщательно прикрывали ветки. Малина пылала под ними тлеющим угольем.

- Смотрите за дитем. Комары сожрут. - Аркит возвращался к машине.

Старшая девочка подняла на него оба расцвеченных глаза:

- Мы, дядя, работать должны. Некогда. Мы на ягоды смотрим.

Башкир покачал головой и пошел к своему "Камазу". Я еще стоял перед неподъемными кастрюлями.

- Сколько вам платят - за все это?

- Сколько... Нисколько... - буркнула девочка. Остальные дети сидели молча. Они все еще боялись за ягоды.

***

Аркит высадил меня километров за двадцать от поворота на Ишим, на краю большого поля спелой пшеницы. Он сворачивал на проселок. Спустившись к полю, я прилег поспать у межи.

Выспаться не удалось. На дороге взвизгнули тормоза, послышался зычный оклик:

- Ээй! Але! Вставай! Ты там че делаешь?

Придорожный гравий загремел под быстрыми, увесистыми шагами.

Я приподнялся. На дороге стоял средних размеров синий хромированный автофургон. Спускаясь по насыпи, ко мне направлялся крупный, крепкий, коротко стриженный человек.

Я встал и пошел к нему навстречу.

- Ты, бля, чего под хлебом валяешься?

- Отдыхаю, - сказал я, отряхивая футболку. - Еду издалека, с Украины. Не подвезете, если по дороге?

Через минуту я устраивался на сиденье, слушая водительскую болтовню.

- Путешественник? Хорошо. Я думал - бомж. Тут они летом шатаются. Еще, думал, набухается, хлеб мне спалит.

- А хлеб -ваш?

- Моя пшеничка... Там, дальше от дороги - ячмени. А за поворотом, уже не мое. Тут один ишимский садит. У меня, в основном, под деревней.. Открытое, обсмоленное солнцем, приятное с виду лицо, прямой быстрый взгляд из-под выгоревших бровей, сильные, выверенные движения рук, небрежно лежащих на руле.

Этой зимой он тоже будет ставить собственную мукомольню и пекарню - слово "будет" было произнесено особенно твердо, с полной внутренней уверенностью. Сегодня хлеб в деревни привозят из района, а скоро начнут покупать у него - как раз весной, когда хлебзаводы работают вполсилы... Еще он держит дойных коров, приторговывает молоком, сметаной, творогом, сыроваткой. Слово "фермер" ему не по душе. Он - хозяин. Он работает на этой, свой земле.

К рассказу примешивались шорохи и прерывистые всхлипы. Они возникали где-то сзади, за спиной. Я наклонился и отодвинул брезент за сиденьем.

В пыльной темноте тусклым рубиновым светом горели ягоды. Над ними отсвечивали три пары блестящих глаз, как у многоголового пещерного дракона. В углу гремящего железом фургона, вцепившись руками в ведра и кастрюли, сидели дети.

Мы долго молча смотрели друг на друга.

Когда я вновь повернулся лицом к свету и солнцу, опустившись на сиденье, продолжавший свой разговор хлеботорговец уже не был для меня типичным колоритным собственником, одним из сотен подобных ему сибирских кулаков. Теперь я очень близко для себя ощутил, чей он хозяин.

- Да вот - ребята. С ягодника везу. Ты их не замечал на дороге? По губам вижу, что ел ежевику... Это наши сироты. - Хозяин выдержал приличествующую слову скорбную паузу, уточнил:

- Беспризорники.

Затем стал с видимым удовольствием рассказывать.

- Приюту нас в деревне, при новой церкви. У Павла и Марии родители погибли. Сгорели во времянке. Приезжие были люди, алкоголики, по дворам нанимались. Первую зиму дети при школе жили. Отец Егор, батюшка наш, предложил мне с племянником приходской приют устроить, для беспризорников. Дали материалов, построили сарайку около церкви, под приют этот. Олю, вторую девочку из другой деревни привезли. А маленького мать бросила - залетела в семнадцать, соска.

Он придал голосу назидательный тон, обращаясь скорее к затаившемуся фургону:

- Теперь живут при церкви, дурью не маются.. Хозяйство у отца Егора большое, дел малым хватает - на лугу, на огороде, еще где. У нас с племянником, если надо, работают, помогают. Машку, вот, я на лето взял в коровник. Павел сейчас на жатве занят будет... Брата с сестрой окрестили недавно. Некрещеные были, казахи.

Я думал, прислушиваясь, как девочка резким приглушенным шепотом успокаивает завозившегося ребенка. Чужими их не назовешь. Свои, собственные дети.

...Сено убирать заканчиваем. Как раз есть время ягодами заниматься. Как надо в Тюмень ехать, беру ребят, привожу на малинники, даю харчей, и оставляю с тарой. За сутки должны набрать - аккуратно, чтобы ягода недавленая была. Потом в Ишим или Омск везем: сто - двести рублей за ведро... - Хозяин улыбнулся проносящимся мимо березовым рошам. - На богатстве живем. Малинники эти знаменитые... Мы детьми в пионерлагерь ездили, как раз между Тоболом и тем местом...

Со скользкой ноткой в голосе добавил:

- В этот раз, правда, они двое суток сидели. Говорят, вчера, когда на дороге ждали, какие-то проезжие пидоры остановились, забрали ягоду. Так я эту компанию еще на ночь собирать оставил. Мне ягода сейчас нужна, договаривался продать.

Он подался назад, и, изменясь в лице, отрывисто прокричал в темень фургона:

- Или вы, говнюки, сами им ягоды загнали?!

Сзади молчали.

- Ладно... - Хозяин улыбнулся и нажал на газ. - Дома разберемся, что и как.

Затем, набирая скорость, бросил назад:

- Ведро сюда подсуньте!

Послышалось движение, затем металлический скрежет. Между сидений показался краешек ведра. Хозяин, не оборачиваясь, ковшом запустил в него руку. Набрав полную пригоршню малины, опустил в рот, задвигал челюстями и на секунду зажмурился от удовольствия. Дожевывая, дернул меня за плечо и, ткнув пальцем в ведро, показал на ягоды. Сглотнув, добавил:

- Угощайся!

Это было всего несколько часов назад - груда кастрюль у дороги, напряженное ожидание детей, перепаханная покусами смуглая кожа.

- Ребенок в лесу зачем? - спросил я, отрицательно кивнув головой.

- А кто за ним в деревне смотреть будет? С девчонками и болтается.

Хозяину наскучил разговор о ягодах и беспризорниках. Он уже рассказывал о племяннике, торговце бензином, шинами и автозапчастями, его ближайшем помощнике по хлебопродаже. Сын пока не помогает, служит в районе, в милиции... Широкая, доверительная улыбка хозяина.

Мы подъехали к повороту на Ишим, и я вышел. Ветерок надувал длинные продолговатые облачка. Хозяин приоткрыл дверцу, выглянул из машины, придирчиво осмотрел синеву горизонта.

- Всё грозу ждем, обещали... Как бы не прибило нас...

Его взгляд впился в жаркое сибирское небо, как будто прицениваясь к его просторам.

А. Корабленко
2000г.