Консультация близилась к завершению. Усталые аспиранты клевали носами под унылое бормотание небритого философа. В душной полудреме им грезилось, что они уже сидят ровными рядами за столами экзаменационной аудитории, старательно переписывая многомудрую галиматью из дрыновской методички. Философ, Эрнест Робертович Дрынов, в прошлом преподаватель марксизма-ленинизма в одном из богом забытых вузов не то Казахстана, не то Узбекистана, перебрался в Ахтарск в середине 90-х годов. Руководство Ахтарского политехнического института очень хотело переименовать вуз в университет, а для этого было необходимо принять на работу больше кандидатов и докторов наук.

Многие снялись с насиженных мест, после прокатившихся по стране националистических погромов. Не составил исключение и Дрынов. Возможность получить какое-никакое жилье и работу в провинциальном Ахтарске была для него настоящей небесной манной.

Опираясь на края деревянной аудиторной трибуны, пряча глаза за толстыми затемненными очками, Дрынов произносил очередную полную патетики фразу:

- Вся беда России заключается в том, что всех талантливых людей из нее выслали большевики в 1922 году...

Дрынов вставил в этом месте многозначительную риторическую паузу и окинул аудиторию взором. Усталые аспиранты сидели тихо, опустив глаза, кто в конспекты лекций, кто на пустые листы, а кто и просто на деревянные столы, покрытые еще с советских времен блекло-зеленой масляной краской. Дрынов уже хотел продолжить свой монолог, как внезапно заметил, что один из аспирантов, сидевших за последним столом, робко приподнял руку.

- Ну что вы хотели, Андрей? - покровительственно произнес Дрынов.

- Скажите, пожалуйста, Эрнест Робертович, - студент приподнялся из-за парты и поправил рукой волосы, - а что, правда, что ВСЕХ талантливых людей в 1922 году из России выслали?

Дрынов на мгновение оторопел. Для него такой вопрос стал полной неожиданностью. После некоторой паузы он сквозь зубы выпалил:

- Да!

По аудитории прокатилась волна смешков. Студенты спешили скорее вернуть своим лицам серьезное выражение. В этом нет ничего сложного: нужно раскрытой ладонью провести по лицу сверху вниз, а затем, остановив руку на губах, сделать скомкивающее движение, придавая физиономии уныло-страдальческий вид.

Юноша опустился на свое место:

- Спасибо, Эрнест Робертович!

Дрынов продолжил лекцию. Но что-то явно не клеилось. На лице философа отражался какой-то процесс, происходящий в темных глубинах мозга. Прервав, наконец, очередную тираду на полуслове, Дрынов набрал в легкие воздух и изрек:

- Нет! В 1922 году выслали не всех. Но всех, кого не выслали, в 1937 расстреляли.

На этот раз ладони уже не помогали. Аудиторию раздирал безудержный смех. Смеялись молодые ребята, смеялись девушки, смеялись люди постарше.

Лицо Дрынова приобрело нездоровый багровый оттенок. В его голове уже проносились варианты возможной мести: низких оценок на экзамене, докладных ректору, хитроумных аппаратных комбинаций.

В целом, Эрнест Робертович Дрынов был человеком беззлобным. Философией он интересовался мало, но обладал уникальным качеством. В любой исторический момент он умел ощущать направление генеральной линии руководства. Это шестое чувство и помогло ему получить престижную работу преподавателя марксизма-ленинизма. Конечно, в марксизме-ленинизме Дрынов разбирался слабо. Зато знал, как можно обойти тех, кто в нем разбирался. Он знал, кого можно вовремя обвинить в левом или правом уклоне, троцкизме, сталинизме, политической близорукости или иных отклонениях от общепринятой догмы. Лекции Дрынова чаще всего превращались в невыносимую муку для студентов. Но его это волновало мало.

В 90-е годы, не имея четких установок по поводу идеологии, он, однако, успешно впитывал ее смрадный дух из телепередач и книг, авторами которых были такие же пустозвоны, как он. Эрнест Робертович быстро состряпал салат из Бердяева, буддизма, Соловьева, Флоренского, Тейяра де Шардена и воцарился на этом наследии полновластным ханом.

Больше всего Дрынова раздражали те, кто пытался размышлять самостоятельно. Подспудно он боялся таких людей. "Очумелые!" - думал он. -"Себя погубят и меня под монастырь подведут!" Чувство страха было неразделимо у Дрынова с его шестым чувством. "Свобода-то, свобода, а никак опять компартию запретят, как в девяносто третьем. А вдруг и меня подгребут?" Дрынов прекрасно знал, что сегодняшняя государственная машина составлена из таких же людей, как и он сам. В том смысле, что они, не задумываясь, подставят любого, лишь бы чего не вышло с ними самими. Им есть что терять, как и Дрынову. У преподавателя философии - работа, утлая хибарка на окраине Ахтарска и подношения от родителей богатеньких, но глупых и ленивых студентов. У чиновников - коттеджи и дачи, лимузины и пакеты акций от благодарных предпринимателей.

Когда в институте появился марксистский кружок, Дрынов долго не мог прийти в себя от изумленья. К страху за возможные последствия примешивалась неспособность понять мотивы ребят, которые, несмотря на явное отсутствие собственной выгоды, решили изучать диамат и истмат.

Ночью Дрынов долго ворочался в постели. Заснуть не удавалось. Даже несколько таблеток тазепама, запитых теплым кефиром, не помогли провалиться в безмятежный мир сна. В горячке ему чудились комиссары в черных кожаных куртках. Их куртки мрачно поблескивали в лучах неонового света, и холодная вороненая сталь маузера касалась дрыновского лба. От этого прикосновения Дрынов вздрагивал и снова просыпался. "Да что же это такое!" - Дрынов в бешенстве закусил край подушки, и горючие слезы потекли на материю из его блеклых глаз. - "Неужели в этот раз не удастся перекраситься? Неужели не удастся?...".

Марлен Сергеев