Заходим в осиновый лес. Он огромный, далекий, затерянный в пространствах. Кругом осины, - гневные, роящиеся. Обступили уставших пролетариев крепкими столбами своих лесных тел. Небо в вышине царапает осиновые желтые листья, вздымая их то вверх, то вниз, пригибая к мертвой, уходящей земле. Земля неровная, осадочная.

Легонько поскрипывают живые стволы, оседая таинственным осадком в ушах. Небо сверху смотрит хмуро, зло, чуть виден сквозь бьющуюся листву упрямых голов его неприветливый глаз. При этом оно бежит на восток, разрывая покрывало облаков. Осины стоят уверенно несокрушимо, мертво, источая запах упадка и гибели. Под ногами их упавшая вниз навсегда, растоптанная рабочими ботинками листва. Не движется она, не бежит прочь, лишь тихонько постанывает в смерти. Я стою рядом со своим бригаденфюрером, это наш бригадир. Дождевая влага слезится в его умных очках. Мы стоим, пьем водку, других вариантов поведения у нас сегодня нет. Работа, водка, сон. Три великих удовольствия. 12 часов работы, 4 часа на алкоголь, 8 часов сна, таков наш рабочий день сегодня. Алкоголь - божество почище и посильнее Христа!

Стоим, смотрим друг на друга, лица большинства красные, изношенные, бывалые. Молодых, свежих лиц почти нет. Переговариваемся, шутим из последних сил. Наполняем ржавые стаканы с теплым, шумливым содержимым, опрокидываем в пропасть, ставим на листву к белой бутылке. Берем заботливые котлетки, закусываем ими горечь рта. Холодный ветер смело гуляет меж наших неподвижных тел.

Наша бригада самая последняя среди бригад слесарей механосборочных работ. Каждый сам за себя, каждый не равен другому, нет единства даже среди шести человек. Поэтому и получаем мы меньше всех, а работаем больше. Как скажет начальник, а не мы, ведь наше слово ничего сегодня не стоит, да и нет его попросту, твердого рабочего слова. Пропадаем по одиночке. И будем пропадать пока либо не погибнем, либо не ОСОЗНАЕМ. Либо смолчим, стерпим, или же вступим в бой! Неожиданно поднялся ветер, осины зашумели, закричали нам в лица, обрушившись тяжелым листопадом каменных, засохших листьев... заговорили с нами на непонятном тяжелом языке листьев, загалдели забытыми голосами прошлого.

Кругом стоит осень. Спешащие вперед люди бегут мимо, не замечая ее красот и явлений. Они работают, работают много, по полторы смены каждый день, по 12 часов кряду, что бы биологически выжить. Чтобы был рад хозяин, сэкономивший в очередной раз важные крохи своей прибыли. Рабочая масса уставшая, вымотанная, запуганная, сырая...

Осень же застенчивая скромная, чуть грустная девушка. Нарядная, немногословная, живая...

Она молча стоит у дорожки, вокруг безликих разных людей, окружив мир, ими не замечаемая, словно неприметная былинка на опадающей утренними росами луговой, изумрудной траве. А листья кругом наливаются строгими революционными цветами, желтым, оранжевым, красным, бордовым, кровавым до невозможности! Кровь безликих рабочих чутко капает с продрогших веток пустых промышленных аллей. Скапливается в огромные непромокаемые, непроходимые лужи, топкие пропасти вскипающих ненавистью поколений. Палитры уверенные, стойкие к борьбе. Листья спешат, несутся вперед, по угасающей спирали развития!

Сейчас она ходит, выискивает среди пролетариев себе подходящего жениха. Нежно поглаживает свою длинную желтую косу, перебирает цвета своих нарядов. Пристально всматривается в лица спешащих молодых рабочих, ведь ей нужен, только молодой, пригодный к жизни человек. Нелегко осени в ее поисках, мало рабочей молодежи на заводе, а еще меньше среди них подлинно живых, замечающих скромную осень, могущих полюбить ее, точно себя. Войти с ней в красивый осенний мир, вдохновится им на все оставшиеся времена жизни, и остаться там навсегда. Поэтому так печальна и тосклива сегодня погода.

Сегодня утро раннее, топкое, сырое. Иду, обходя черные, запрятанные в глубинах асфальта лужи к остановке маршрутки. Мои руки сверкают в первых лучах восходящего над страной солнца металлической мельчайшей пылью золотистого цвета. Но это не золото: - у рабочих свой драгоценный металл, - бронза, не менее древний, чем золото. Металлическая пыль настолько мелкая, что даже не смывается водой и, не убегает под напором упругого сжатого воздуха, а продолжает уверенно сидеть, точно метка, словно верный признак принадлежности к определенному классу в порах уверенных рабочих рук. Ладони черствые, мозолистые, крепкие.

Желтый диск звезды медленно выползает с оголенного востока, заливая собой мир, сумрак рвется, просится бежать и гибнет, сделав всего лишь несколько неуверенных шагов к спасительному горизонту запада.

Сентябрь застал меня на заводе, среди собранных вместе великого множества металлических предметов, великого множества пролетариев. Брожу меж них, сам часть классовой громады, осматриваюсь, приглядываюсь, обживаюсь, точно гость из другого нам мира. Цеха глядят неприветливо, слепыми высокими крепостями стен без окон. Крепкими стальными конструкциями трубопроводов бегущих от цеха к цеху, от здания к зданию, от людей к людям, несущими им теплую воду, электричество и природный газ. Кругом суровая громада разбросанных по большой территории бывшего леса заводских корпусов. До некоторых нужно идти более получаса, настолько далеко и глубоко они запрятаны. Иногда на высокой скорости проносится голубой электровоз, таща за собой на платформе коричневые металлические трубы разного диаметра, давая периодически сигнал, предупреждающий об опасности. Опасности всего!

Цеха гудят монотонно, разбивая природную тишину дня. Гремят мостовые краны, сыпят искрами и истошно кричат циркулярные пилы и "утюги", гудят роторами умные программные станки, свистят в черные свистки необходимости бегающие по цехам стропальщики, стучат тяжелые отполированные молотки сборщиков. Вентиляция дует мехами щек, выметая металлическую, вредную пыль из черных легких наемных рабочих. По стенам цехов бегают иссиня-белые всполохи мгновенных пучков энергии, испускаемые брезентовыми очкозащитными сварщиками, летит в разные стороны голубая стружка токарных станков, к голодным до металла станкам жмутся тщедушные станочники, наблюдая за машиной, мгновенно исполняя ее каждую прихоть. Спокойно смотрят на усилие, развиваемое машиной, уверенно корректируя его при необходимости. Станки с ЧПУ глядят на людей широкими, полными кнопок и экранов, гримасами панелей управления. Они огромные, зеленые, основательно расположившиеся на больших площадях цеха. Ввинчены в пол массивными стальными шифтами, крепко залиты бетоном для пущей надежности. Покрашенный пол около станков заставлен готовыми изделиями, различными деталями больших и малых размеров, они молча стоят, сверкая острыми, необработанными гранями в разные стороны. Бугеля, полукольца, корпуса подшипников, роторы, пламенные трубы, охладители. Носятся шустрые кары, перевозя грузы небольшого веса, медленно ходят туда-сюда платформы на электромоторах с дистанционным управлением, перевозя детали между пролетами кранов, общим весом до 125 тонн.

Пробегают торопливые заточники, вальяжные скучающие станочники, суетливые распределители, важные деловые мастера, редкие рабочие из других цехов, работницы материальных и инструментальных кладовых. Еще красное Солнце заглядывает в узкие окна цехов у самой крыши, давая бесплатный свет рабочим. Смотрю на красный ранний диск, он ослепляет меня, после чего я не вижу деталь и неподвижно стою с инструментом в черных руках, - невидимый, слепой…

Б. Борисов