Шла ночь... Настойчиво дул северный ветер.

Перегруженный МАЗ тяжело шел по заводской дороге. Шел медленно, так как можно было остаться без мостов на избитой, с глубокими ямами дороге.

Проходя мимо здания Центрального склада с высокого, перегруженного борта грузовика упал кусок ржавого металла, гулко ухнув по земле при падении. Такое видно часто случалось, так как на обочинах дороги тут и там валялись куски точно такого же ржавогометалла. Водитель МАЗа прибавил на прямом участке дороги скорость, и грузовик стал постепенно исчезать с монотонного горизонта заводских корпусов.

Из мастерской сантехников вышел невысокий по-рабочему грязно одетый человек, лет тридцати пяти-сорока, и быстро зашагал к нависавшему над местностью цехом. Увидев меня, он поднял руку в приветствии, продолжая идти в сторону цеха. Заметив, что я иду к нему, он остановился на полдороге, почесал затылок и направился в мою сторону. — Привет, Андрей! — первым поприветствовал я.

— Здорово, — ответил он. Лицо Андрея было измазано чем-то черным, то ли сажей, то ли металлической пылью, было не разобрать в слабом свете заводских фонарей.

— Видел, какой кусок? — спросил он, кивая головой на упавший с борта МАЗа обломок. — Стальная. Попала бы по голове, все — пиши, пропало.

— Дорога смерти какая-то, — ответил я, рассмеявшись.

— А то, — подмигнул Андрей, — тут и не такое бывало. То трактор сразу двоих переедет, то ноги вагоном отдавит, то прессом закатает. Бардак, — уныло сказал он, качнув головой.

— Ну а техника безопасности, — спросил я, безо всякой надежды на положительный ответ.

— Какая техника? — засмеялся Андрей. — Что при этой власти люди тут гибли, что при той. При коммунистах, то, пожалуй, даже больше, так как все работало, а не стояло как сейчас. Жил завод, а сейчас... — Он обречено махнул рукой.

На несколько секунд воцарилась тишина. Казалось, каждый осмысливал сказанное.

— А расскажи о бригадире, — попросил я. — Его, вроде, прессом закатало?

— Ты в цех? — спросил Андрей. Я кивнул. — Тогда пойдем, там расскажу, чего на ветру стоять.

Мы направились к цеху. Под ногами громко чавкала земля, в вышине неба ярко горели звезды.

В комнате сменных мастеров мы сели, Андрей предложил чая, я согласился. Включили печку. Потихоньку в комнате стало теплеть, оказывал свое действие и горячий чай. Завязался неторопливый разговор.

— Чего рассказывать-то? — медленно произнес Андрей, отпивая из граненого стакана. — Страшное дело.

— Ну, интересно же, — настаивал я. — Не каждый день такое услышишь.

— Дело было так, — сказал он и на несколько секунд замер, видимо, вспоминая подробности того давнего случая.

Было это примерно году так в 67, короче с 65-го по 70-ый, потому как помню, жили мы еще здесь рядом на старой квартире.

— Ну все шло как обычно. Пресс работает, металл прессует в формы — короче, все чин чинарем. Ну и попался большой кусок цветмета, а там считается так: если цветмета в черном больше определенного процента, то это браком считается и возврат идет. Бригадир, здоровый мужик был, лет 35, Ермалаев фамилия его, как помню, — спрыгнул в камеру пресса, чтобы кусок убрать цветмета. Махнул рукой оператору пресса, дескать, погоди, сейчас выну...

— А оператором в тот день какого-то старого пня посадили, народу не было, все в отпусках, к тому же он свою смену-то отработал, так его еще и на переработку оставили. А после ночи сам знаешь, какое самочувствие.

— Да, уж! — согласился я, — так замудохаешься, что утром еле ноги волочишь.

— Ну и, — продолжал Андрей, — этот пень то ли не видел, то ли не слышал этого, взял да и опустил крышку камеры.

— Весело, — сказал я, без особой радости. — Интересно, что бригадир чувствовал в этот момент?

— Да, лучше не думать об этом, и ведь как вышло-то: Ермалаев сам же досконально знал механизм работы. Я вот как знаю, так есть три степени сжатия: при первой еще можно выжить, а дальше уже нет. Все, кости, металл — все гнет. Одно сказать — ведь его когда нашли так волосы седые были, во как!

— А как узнали-то вообще об этом? — спросил я.

— Да, водитель грузовика с прессованным металлом, когда выезжал, то ли в шутку, то ли серьезно, на КПП сказал, что у нас тут людей прессуют, так как где-то металл красный оттенок имел...

— Ну, кто-то пошел посмотрел, и вправду: лежит брикет металла, а в нем куски костей, мяса, одежды, и все в крови... К тому же Ермалаев вечером на смену не вышел, тогда все сразу ясно стало.

— Ну, сразу рабочих поставили в охрану на ночь, чтобы крыс отгонять, мясо-то свежее, они за километр чуют. Начальство сказало им, чтобы собрали, что можно для похорон, водки дали, сам понимаешь, что за удовольствие из брикета куски костей с мясом выковыривать ломом?

— Да, — ответил я, больше не найдя слов.

— Кусок скальпа с кепкой отдельно нашли, волосы седые были, — добавил Андрей.

— А что с оператором-то сделали? — спросил я.

— А с ним интересно случилось: он в тот день заболел гриппом, и его в больницу с температурой положили. Ну и пришли к нему с работы навестить. А заодно о бригадире рассказать.... Ему, когда рассказали, с ним сразу сердечный приступ случился, тут он и помер, — Андрей допил чай, поставил стакан и начал собираться.

— Ладно, хватит тут лясы точить, пойду похожу, может найду чего.

— Давай, — ответил я, — осторожней под краном!

— Само собой, — ответил он и вышел из комнаты бодрым шагом.

Рассказанное не оставляло меня. Кофеин в чае лишь обострил чувства, эмоции, переживания.

Выйдя из корпуса, я подошел к цеху, где стоял пресс...

В ночной тишине цеха он выглядел угрожающе, возвышаясь черной громадой над человеческим ростом в несколько раз. По крутой узкой лестнице я забрался наверх. Меня встретила черным чревом рабочая камера пресса. Борта камеры блестели серебром в ночном воздухе своими искореженными многолетней работой поверхностями.

Размер самой камеры был примерно равен 3 кубическим метрам. Я подошел к краю камеры и взглянул пристально вниз. В самом нижнем углу камеры, находилось небольшое прямоугольное отверстие — туда спрессованный металл выдавливался поршнем уже в виде готовых брикетов. Далее по длинному желобу брикеты двигались к железнодорожным путям.

Над рабочей камерой возвышалась массивная металлическая крышка, приводимая в движение поршнем. Сейчас она была поднята, и была чем-то похожа на кобру в боевой стойке. Я дотронулся до крышки... ощущался холод металла и какая-то безапелляционность, непримиримость, бездушие...

На небольшом возвышении с краю рабочей площадки пресса ютилась небольшая будка оператора. Стекла будки были грязными с желтым наплывом времени. Немудрено, что старик не увидел спускающегося бригадира, — подумал я. Я приставил руки к голове и, прислонившись к стеклу, попытался разглядеть пульт управления прессом. Бесполезно, матовая поверхность стекла, даже в свете ламп, не пропускала свет. Дверь была закрыта на массивный амбарный замок. Я взялся на поручень, спустился по ступенькам вниз и посмотрел на будку. В целом, она производила впечатление необитаемости и заброшенности. На руке остался след от поручня, грязный след черного цвета, цвета черного металла.

Гнетущее настроение не покидало меня, лишь усиливалось...

Борис Борисов