По седьмому пролету 316 цеха, 123 слесарного участка быстро шел рабочий. На вид ему было лет 40, он был высокого роста, лицо выражало злобу и непримиримость, делая большие размашистые шаги, он стремительно приближался к небольшой кирпичной конторке, приютившейся в самом углу огромного сборочного цеха.

В черных сильных руках пролетарий сжимал небольшой толстый ломик с остро заточенным концом. Иногда он перебрасывал его ловким движением из одной руки в другую, сжимая с силой, как бы проверяя сталь на прочность.

В голове рабочего бушевали разрушительные смерчи гнева и отчаяния. Все началось с того, что на прошлой неделе он получил свой расчетный листок за январь месяц. Внимательно ознакомившись с листком, он понял, что его снова кинули, обманули, попросту говоря. В графе "сверхурочная работа" - числилась общая сумма за переработанное время. И сумма эта явно не соответствовала той, на которую он рассчитывал. Он еще раз внимательно изучил белый листок, заглянув предварительно в свои записи, в которых он отмечал дни своих переработок. Ошибки не было, разница составляла свыше двух тысяч рублей. Его кулаки сжались, в горле он почувствовал неприятный холодок. Он понял, что сегодня он не смолчит, не стерпит как месяц тому назад, как два месяца тому назад.

Стерпеть он уже не мог, это значило бы наступить на горло чувству собственного достоинства, которое несмотря на эти годы молчания и смирения, все же жило в нем, глубоко запрятанное в темных уголках его потертой жизнью души. Сегодня терпеть дальше было уже невозможно. Все имело свои пределы. Кровь ударила ему в лицо, голова лихорадочно начала думать над вариантами возможных действий.

Подавив в себе чувство природной доброты к людям, он зашел в свой закуток, извлеча из его темного угла небольшой черный ломик. Потом зашел к знакомому станочнику, заглянул в его шкафчик. Там стояла небольшая бутылка полная мутной белесой жидкости. Рывком ее раскупорив, он сделал несколько глубоких глотков. Закрыл бутылку, вытер губы, заправил на поясе грязную рубашку и вышел на пролет. Подошедший станочник молча наблюдал за действиями своего товарища, удивленно округлив глаза.

И вот теперь он был уже совсем близко, к обиталищу начальника участка, человека который, самолично начислял зарплату работникам участка. Открыв резким движением дверь конторки, рабочий с шумом ворвался внутрь. В небольшом помещении за письменным столом сидел небольшой мужчина, лет сорока на вид, с седыми редкими волосами, густые черные усы венчали его верхнюю губу, во рту дымилась длинная белая сигарета, глаза были сильно прищурены, зрачки смотрели напряженно, деловито.

- Чего тебе? - грубо спросил он ворвавшегося рабочего. Было видно, что он испуган неожиданным появлением гостя, но что бы выглядеть уверенней и спокойней он расправил плечи, сложив руки на столе перед собой тяжелым цепким замком.

- Да, вот, вопросик один тут к вам возник, Александр Степанович, - громко крикнул рабочий. Надо бы разобраться, пока не поздно. Пока не стало поздно. На лбу рабочего появилась испарина, сильные мышцы рук напряглись, спина слегка согнулась, голова наклонилась вперед.

- А что случилось-то Василий? - важно спросил начальник, удивленно поглядывая на ломик в руке рабочего.

- Где деньги, Александр Степанович? - спросил Василий, - вот снова обманули меня, выходит.

- Когда это я тебя обманывал? - грозно спросил Александр Иванович, - ты мне тут не придумывай, у нас все честно.

- Честно говорите, а вот на это что скажите, - рабочий подошел к столу и положил под нос начальнику свой расчетный листок. Почему закрыто по 70 рублей час, а не по стольнику, как договаривались? - щеки Василия пылали от невероятной обиды и ожесточения, в руках яростно попрыгивал ломик.

- И не раз такое уже было, раньше я молчал, думал, что сами заметите, исправите ошибку.

- Так, так, - медленно проговорил начальник, изучая листок, его сухой длинный палец медленно водил по строкам, помогая хозяину в прояснении сути конфликта.

Рабочий, тем временем, стоял и молча разглядывал скупое убранство комнаты. Шкаф полных толстых папок с технологическими процессами, маленькая тумбочка с белым электрическим чайником сверху, старая деревянная вешалка, прибитая грубыми гвоздями к вагонке, которой были обиты стены. Безвкусный плакат с календарем внизу на новый год, да стол, заваленный документами. В углу, покосившись в сторону вечности, стоял старый обшарпанный стул.

- Да, слушай, действительно, тут ошибочка прокралась, ты прав. На лице начальника появилась дежурная маска искреннего сожаления. Исправим, исправим, конечно, тут без вопросов, тоном уверенного и опытного в таких делах человека, произнес Александр Степанович. Вместе с авансом тебе разницу выдадим, ты не волнуйся, все в порядке, я сейчас отнесу записку с бухгалтерию. Можешь идти работать.

Пролетарий неуверенно стоял посреди комнаты, не зная, что делать дальше. В его планах, когда он шел сюда, возникла картина скорой жестокой расправы с начальником участка. Но сейчас его сбивала с толку уверенность начальника в своих словах, его спокойствие и полное отсутствие агрессии. А этого, как раз, Василию и не хватало, как повода для начала драки.

Ломик бесполезно ворочался в его крепкой руке, на лице, стремительно, сменяя друг друга, чередовались гримасы злобы, растерянности, обиды за унижение, но и жалости к сидящему перед ним беззащитному человеку.

- Ну, что ты Василий стоишь, иди, работай, я же сказал, что все будет хорошо.

- А это точно? - как в порыве последней надежды спросил рабочий.

- Это я тебе говорю, - быстро ответил начальник и демонстративно углубился в чтение какого-то документа, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Рабочий медленно развернулся и вышел из конторки, внимательно рассматривая уже ненужный ломик, с таким видом, как будто видел его впервые. В голове стало немного легче, но Василию почему-то казалось, что его снова обманули.

Как только за рабочим закрылась дверь, Александр Степанович поднял голову и пристально обнюхал своим большим красным носом воздух своего кабинета. В воздухе стоял уверенный запах спиртного.

- Ага, так ты пьяным приходил, Васек, - вслух произнес он, улыбаясь сказанному. - Это хорошо, это очень хорошо.

И он засмеялся, засмеялся низким рокотом злобного смеха. Удовлетворенно тряхнул головой, как бы сбрасывая с себя недавнее нервное напряжение. С жадностью, сжав авторучку, он принялся что-то считать на белом листе бумаги, лежащем у него под локтем. Начали быстро расти колонки и столбики арифметических цифр…

Через две недели рабочий Василий получил аванс, мизерные две тысячи рублей, безо всякой обещанной доплаты. Это было даже меньше того, что он получал обычно. Тихо расписавшись в ведомости в получении денег, он бесшумно вышел из помещения кассы, и пошел на улицу. Безнадежность и отчаяние лежали тяжелой обессиливающей печатью на его красивом, еще молодо выглядящем лице. В глазах стояла тоска по неведомому миру, миру справедливому, красивому, где нет места подлости, злобе, ненависти, жадности, миру, о котором Василий даже и не догадывался, но смутно ощущал все эти годы неиссякаемую потребность в нем.

Он медленно шел по заводской дорожке, смотря на небо, кругом лежал мир. Мир чужой, неправильный, жестко обусловленный, необходимый, подневольный. Другой мир…

На стенде цеховой информации в самом центре висел приказ начальника цеха о лишении премии слесаря-инструментальщика Воронцова В.А. в стопроцентном размере за появление на работе в нетрезвом виде.

В небе нарастала необходимость…

Борис Борисов
Коммунист.Ру №166